Чемпионы другого мира

35 лет назад тбилисское "Динамо" завоевало европейский Кубок обладателей кубков. И это был праздник для всей страны под названием СССР. Почему таких праздников больше не будет никогда?

Сейчас не за кого болеть в бывшем футболе бывшего СССР. Мои сыновья болеют за "Локомотив" и время от времени мне приходится тащиться вместе с ними через всю Москву в Черкизово. Я приношу этой команде несчастье – всякий раз, когда матч проходит с моим участием (на трибунах), железнодорожники проигрывают. Причем делают это столь уныло, что мне хочется им всем выдать стартовый пистолет...

Я мечтаю о другом стадионе. Или это называется – вспоминаю.

Коротко о составах:

"Райнштадион" в Дюссельдорфе. 13 мая 1981 года. Ровно 35 лет назад. Финал Кубка обладателей кубков, "Карл Цейсс" (Йена) – "Динамо" (Тбилиси).

Мне было 15 лет, с конца 1970-х я болел за тбилисцев. Точнее, за "профессора" – Давида Кипиани. А еще за Владимира Гуцаева, укрощавшего мяч, имевшего с этим мячом особые, личные отношения и не замечавшего защитников, безжалостно лупивших его по ногам, и Отара Габелию, которого интересовал только его собственный кошачий прыжок.

И я помню эту телевизионную картинку. Сначала показали, как на замену выходил Нукри Какилашвили, он уже весь был там, на поле, в игре, арбитр же задержал его, проверял бутсы. Потом показали, как, говоря словами великого комментатора Котэ Махарадзе, Рамаз Шенгелия "обходит одного, второго", оставляет мяч Владимиру Гуцаеву и тот вколачивает его в ворота.

Ну а затем состоялся такой же важный гол в истории советского и грузинского футбола, как и для канадского хоккея гол Пола Хендерсона за 34 секунды до конца последней игры в суперсерии Канада – СССР. Закончив карьеру, он, кстати, стал священником – а как еще Хендерсон мог истолковать историческую миссию, выполненную им 28 сентября 1972 года?

Виталий Дараселия получил пас, ушел вправо, убрал мяч под себя, все ждали, что он опять уйдет вправо, а он ударил неожиданно левой ногой и поймал вратаря на противоходе. "Представляю, что сейчас творится в Тбилиси",– одна из самых известных фраз Махарадзе. Хотя моя самая любимая: "Пока мяч в воздухе – коротко о составах" (тогда "Динамо" играло с "Ливерпулем". Потом еще были победы над "Вест-Хэмом" и "Фейенордом").

Леонид Ильич, выступая на приеме в честь 60-летия установления Советской власти в Грузии, сказал: "Не подвели и тбилисские динамовцы: овладели одним из самых почетных европейских призов. Не зря мы все за них болели".

С тех пор каждое 13 мая, особенно тогда, когда по возрасту обрели способность выпивать, мы с футбольным комментатором Михаилом Мельниковым выходили на балкон его квартиры на 22-м этаже на "Юго-Западной" и орали "Ди-на-мо!" с ударением на последнем слоге. Потом, конечно, повзрослели и бросили это дело, но память о 13 мая осталась. А Виталий Дараселия в 1982-м погиб в автомобильной катастрофе. Давид Кипиани, на мой вкус, самый изящный, точнее, изысканный игрок в мировом футболе, погиб в 49 лет. Умер и Рамаз Шенгелия – в 55 лет...

Я приезжаю в Тбилиси, в город, где молодые люди никуда не опаздывают, не очень любят застолья и свободно говорят по-английски, включаю телевизор и пытаюсь смотреть футбол.

И всякий раз как будто оказываюсь на стадионе в Черкизово – мне хочется дать этим ребятам стартовый пистолет.

Это была моя страна, и я был в ней одновременно "за" и "против". И были способы, оставаясь с этой страной, оказываться и "за", и "против"

Хорошо, ходите по полю со спущенными гетрами, тяните время, когда выигрываете, но покажите класс. Один финт стоит мессы. Ну неужели им не хочется быть похожими на Гуцаева? Гипнотизировать мяч, устраивать вокруг него, точнее, с ним, этот мистический танец, играть для зрителя так, чтобы он вставал, как вставал стадион "Динамо" имени Ленина, все 80 тысяч, когда на замену выходил Гуцаев? Неужели им не хочется гарцевать по полю с аристократической посадкой – так, как это делал капитан сборной СССР Александр Чивадзе? Лупить по мячу обаятельной лысой головой, как Реваз Челебадзе? Плюнуть в рожу судье, как Шота Хинчагашвили? Накачать такие же ноги, как у Манучара Мачаидзе и Тенгиза Сулаквелидзе? Неужели не хочется ловить мяч, даже самый легкий, с артистизмом Отара Габелии? Неужели они не изучают часами мягкую пластику похожего на Дон Кихота Давида Давидовича Кипиани? И где теперь пресловутая 35-я школа города Тбилиси, которая готовила в 1960-е гениев, где кутаисские футбольные традиции, которые дали чуть ли не половину состава "Динамо" конца 1970-х – начала 1980-х?

И я выключаю телевизор – лучше смотреть с Мтацминды на мерцающий, подрагивающий в темноте теплый город, где живут люди, которые больше трех десятилетий тому назад несли на руках футболистов, вернувшихся из Дюссельдорфа. Где теперь есть новомодный мост под народным названием "прокладка" и китайская гостиница, в которой нет грузинской кухни.

Ностальгия по...

Что это вообще было? И что это есть? Когда мы с Мельниковым опубликовали 22 года назад в "Огоньке" очерк о "Динамо" (Тбилиси), ко мне в кабинет пришла Лера Новодворская. Тяжело дыша – от болезней, но и от гнева,– она, прожигая сильные очки суровыми, как приговор военного трибунала, диссидентскими глазами, сказала мне: "Я думала, ты столп либерализма и римского частного права, а ты – империалист!" Она имела в виду, что ностальгия по "Динамо" – постыдна, потому что это ностальгия по СССР. "Лера,– ответил я,– а кто ест постоянно конфеты "Мишка" фабрики "Красный Октябрь", этот символ воинствующего совка, и дарит их товарищам по работе?!" Кажется, это был единственный случай, когда великая Новодворская, с которой мы работали в этой жизни в трех редакциях, не нашлась, что ответить – срезать оппонента. Я заслужил советскую конфету...

Да, прости меня, Лера, это была ностальгия по совку! Хотя за тбилисцев я болел и корпел над самоучителем грузинского языка (помню, там был перевод двусмысленной фразы "Сибирь суровый, но прекрасный край"; а какие перспективы открывали слова "Ицнобт ам гогонас?" – "Вы знакомы с этой девушкой?") не только потому, что они превращали футбол в искусство, но и потому, что в них было что-то антисоветское. Как и в тамошнем кино, для которого, мнилось, была отведена специальная резервация. Как и для литовской фотографии с ее морщинистыми стариками и нагими, не в фокусе, женщинами. Как и для эстонской прозы. Как и для латвийского побережья – "еврей, он сосну любит".

Как... Как для любого нормального мальчишки 1970-х, хоккей значил для меня больше, чем футбол, но болел-то я не за закатывавший всех в лед ЦСКА, а за рижское "Динамо", даже тогда, когда мой кумир Хельмут Балдерис переехал в Москву и играл в тройке с Виктором Жлуктовым и Сергеем Капустиным, а сам я тренировался в юношеских "Крыльях Советов", не испытывая никакой эмоциональной привязанности к этой команде, при том что от элементов фиолетового в их форме меня подташнивало. А до этого меня отсматривал на ледовой арене на Ленинградке в ЦСКА бывший защитник сборной Владимир Брежнев, и я запомнил только массивный перстень-печатку на пальце тренера и его многоэтажный мат, когда во время моей показательной раскатки кто-то из юношеского состава чуть не убил меня шайбой.

И ведь в том, рижском, "Динамо" тоже было что-то "анти". Против течения. Против мейнстрима. Против монополии. Против этих матерящихся армейцев. И моя еврейская бабушка была из Даугавпилса и еврейский дедушка – из Елгавы. Я боготворил Владислава Третьяка, но какое это было счастье, когда за одну игру Балдерис, играя за Ригу, вколотил ему четыре шайбы...

Что же с этим сделать – это была моя страна, и я был в ней одновременно "за" и "против". И были способы, оставаясь с этой страной, оказываться и "за", и "против".

Скрепы

Гуцаев провел очень мало игр за сборную. Кипиани – тоже. Хотя это очень странно, потому что при всей красоте его игры, она была не самодостаточна, а прагматична. Сказано же – "профессор". Тренеры национальной команды предпочитали надежных защитников – Сулаквелидзе и Чивадзе. И не готовы были дать по-настоящему раскрыться даже "забивале" Рамазу Шенгелии, который просто всегда находился в нужное время в нужном месте, чтобы обеспечить встречу мяча и сетки ворот.

Дараселия тоже играл в сборной. Помню его в матче с бразильцами на чемпионате мира 1982 года – ничего у него не получалось. Как будто это был не тот Виталий, обладатель Кубка кубков. Наверное, он просто волновался. Тогда гол забил Андрей Баль. И этот гол я помню. Господи, почему память оставляет эту картинку, это слайд, который уже никуда никогда не исчезнет: черно-белый телевизор и в нем Баль лупит по воротам бразильцев так, что их вратарь не может поймать закрученный и отскочивший от испанского газона мяч? Какой гол...

А может, это и есть "скрепа"? Скрепа без кавычек. Не та, о которой твердят там, наверху, а которая объединяет память поколений. И до сих пор склеивает страну...

Запах этого клея, там, наверху, ощущают отчетливо. Потому и выстраивают "Легенду N 17", и приватизируют ее. Он же, эта легенда, Валерий Харламов, не может ответить, он давно погиб. Друзья же его, заседающие в Думе или играющие в ночной лиге с начальством, помалкивают, как будто не видят, что там, в этом цветном кино, одно вранье. Показали в этом фильме Александра Гусева – героя без страха и упрека. А кто его выпер, отслужившего во славу сверхдержавы много лет, из ЦСКА в СКА (Ленинград)? Кто устроил ему партийно-правительственный разнос за то, что грубо сыграл против чеха? Нельзя было этого делать, оказывается, из соображений политкорректности. Но Гусев, что ли, войска в августе 1968-го в Прагу вводил?..

Парень из Очамчиры

Я помню этот номер 6: Дараселия Виталий Кухинович. Он обладал какой-то особой пластикой, легкий, невысокий, а двигался, как будто был немного грузным, с крестьянской грацией. Прямые черные волосы. Абхаз. Парень из Очамчиры. Был я там – кстати, от "Огонька" – во время войны в 1993-м. Грузия воевала с Абхазией. Парня из Очамчиры с лицом героя итальянского неореалистического кино уже 11 лет как не было в живых. Он принес славу Грузии. Он принес славу Абхазии. Он принес славу империи. Он ушел из жизни сильно заранее, как будто понимал, что тот его гол не спасет ни Грузию, ни город у Черного моря, в котором он родился, ни страну, которую как ни скрепляй клеем "Момент", тем моментом, 13 мая 1981 года, а все равно она разваливается. И люди продолжают стрелять друг в друга.

Тогда Дараселия мне казался невероятно взрослым мужчиной. Но когда он забил этот самый важный гол в истории грузинского, а по мне так и советского, футбола, ему было всего 24 года, а когда погиб — 25. Мальчишка!

Много их было, номеров, скреплявших страну. 17-й Харламова. 20-й – Третьяка. 10-й – Кипиани. 19-й – Балдериса. 9-й – Гуцаева. 6-й, наконец. Испанская, русская, латышская, абхазская, осетинская, грузинская кровь.

Судьба империи меня не волнует. Все они разваливаются. Римская, Оттоманская, Габсбургов, Гогенцоллернов, британская, советская. И суета вокруг скреп нелепа и искусственна. Вот только болеть мне не за кого...