Полицейский спросил, пытался ли Слава убить меня. Что показала Марта Варламова по делу Войнова

14 ноября 2014 года

«Я Марта Варламова из Челябинска. Мой родной язык – русский. Я не очень хорошо говорю по-английски, изъясняюсь лишь ограниченным количеством слов, которые хорошо знаю. Я жена Вячеслава Войнова. Сокращенно его зовут Слава. Мы поженились в августе 2014 году. Мы были вместе около двух лет и знаем друг друга уже пять лет. Считаем наш брак удачным. У нас нет разногласий. Он хороший и любящий отчим моей 7-летней дочери Кристине. Она также говорит по-русски и начала учить английский только несколько месяцев назад. Я дипломированный экономист, заканчивала Южноуральский государственный университет. В настоящее время, живя в Соединенных штатах, я не работаю. Мой муж работает профессиональным хоккеистом.

Вечером 19 октября 2014 года мой муж и я посетили вечеринку дома у друга. На этой вечеринке все пили, в том числе и я. На вечеринке мой муж и я поспорили о том, что говорили мужчины и что мне не понравилось.

После вечеринки мы поехали за дочерью и привезли ее домой. Около 11 часов вечера мы переоделись и уложили Кристину спать. После того, как она заснула, я захотела разрешить наш спор, который начался на вечеринке. Вскоре, через пару минут, Слава захотел окончить разговор и пойти спать. Но я не захотела его заканчивать. Мы продолжили спор в постели. Кристина спала у себя в комнате, которая находится в другой части дома.

 

Я злилась на Славу и пыталась продолжить разговор, не давая ему идти спать. В какой-то момент Слава обнял меня, а я схватила его за руки и плечи, сжала их и сказала: «Нет, я хочу поговорить еще!», и он оттолкнул меня, потому что хотел прекратить беседу и идти спать. Я упала, и Слава попытался обойти меня. Но я мешала ему пройти, поэтому он попытался отодвинуть меня ногами. Он говорил, чтобы я оставила его в покое. Я встала, схватилась за него и попыталась продолжить нашу дискуссию. До этого момента мне не было больно, и я не хотела делать больно Славе.

Я разозлилась еще сильнее и приблизилась к нему и настойчиво сказала ему в лицо, что мы должны продолжить разговор. Слава хотел пойти спать и не покинул команты, вероятно, только потому, что не хотел разбудить Кристину. Все это время мы разговаривали только по-русски, ни слова по-английски не было произнесено. Это продолжалось, вероятно, 5–7 минут.

Наконец, когда я стояла совсем близко к нему, держала его руки и продолжала спорить, Слава сказал: «Хватит, хватит, хватит» (также на русском) и сжал мои плечи сильнее, чтобы я его отпустила. Я повернулась, чтобы сохранить равновесие, так, что Слава не мог пройти мимо меня, и повернула голову к стене с телевизором с плоским экраном. Телевизор висел на стене, но был немного повернут в сторону кровати так, что одна сторона выпирала в мою сторону. Если бы телевизор висел ровно по стене, я бы не ударилась об него и не упала. Но когда я поворачивалась, я не заметила его. И ударилась бровью об угол телевизора, поранилась и упала.

Рана начала кровоточить, и Слава и я были очень удивлены. Я никогда не видела так много крови от раны. Я начала кричать, потому что было больно. К тому же я волновалась о том, понадобятся ли мне швы и как я буду выглядеть в этом случае.

Перед тем, как я ударилась о телевизор, наша ссора была не очень громкой, но когда я увидела кровь, я начала кричать очень громко. К счастью, это не разбудило Кристину. Когда Слава увидел, что у меня идет кровь, он подошел, чтобы помочь мне, но я сказала, чтобы он мне не помогал. Я очень злилась на него и сказала, что справлюсь сама. Но он все равно принес мне воды и полотенца и помог прочистить рану.

После того, как я успокоилась, мы решили, что мне надо  поехать в больницу, чтобы зашить рану. Мы тихо уехали примерно в 11.30 вечера. За десять минут мы прибыли в больницу. Я очень волновалась из-за раны и боли. Я все еще злилась на Славу и беспокоилась, что рана не залечится полностью, если не зашить ее быстро. В больнице я рассказала, что произошло, пытаясь изъясняться по-английски. Сказала: «Please, I need some stitches» («Пожалуйста, мне нужны швы»). Было очень тяжело. Через пять или десять минут меня забрали, а Слава остался ждать в приемной.

В больнице говорили только по-английски. Мне дали что-то вроде маленьких бинтов и заставили ждать. А также задавали все больше вопросов. Я отвечала по-английски. Часть того, что они говорили, я понимала, часть – нет. Я старалась отвечать очень коротко, говорила «да», «да», чтобы они быстрее приступили к швам. Это все, что меня в тот момент волновало.

 

Позже вошел доктор, и мне снова стали задавать вопросы, все – на английском. Я хотела побыстрее покончить с этим. Попросила переводчика или хотя бы, чтобы Слава пришел и помог мне, потому что он говорит по-английски намного лучше меня. Но мне ответили: «нет», он не может пройти в кабинет.

Через 20-30 минут приехала полиция. Сначала мне задавала вопросы медсестра, потом подключилась полиция, и мне все еще не зашили рано. Я понимала немного из того, что они говорили, но не все. Они не дали мне переводчика и пустили ко мне Славу. Это привело к сложностям, потому что когда со мной говорят по-английски, я перевожу слова в голове, придумываю ответ на русском, а затем пытаюсь перевести его на английский. Это еще сложнее, когда я волнуюсь, а я волновалась все больше и больше.

Я просила по крайней мере четыре раза, чтобы мой муж пришел и помог мне с ответами, но они говорили «нет». После большого количества вопросов я хотела, чтобы они оставили меня в покое и просто зашили рану. Но они заставили меня ждать долго, возможно час, перед тем, как заняться раной.

Меня продолжали расспрашивать, и у меня возникло чувство, что если им не понравятся мои ответы, они будут спрашивать снова. Я не думаю, что они понимали все, что я пыталась сказать, и я не понимала все, что они говорят. Я сказала по-английски: «Дайте мне швы, пожалуйста», но меня все равно продолжали спрашивать о том, что случилось. В итоге я сказала: «Да, да, дайте мне наконец, швы». Они не дали швы, но стали фотографировать рану.

В конце концов, доктор зашил рану и дал мне бумаги о том, как заботиться от швах. Полицейский предложил довезти меня домой, потому что Славы не было в больнице.

Полицейский спросил, пытался ли Слава убить меня. Меня спрашивали снова и снова, и я отвечала «нет». Меня спросили, боюсь ли я Славы, и хотела бы я, чтобы его оградили от меня. Я сказала «нет». Было уже три часа ночи. Когда я вернулась домой, увидела Вала (не уточняется, кто это. – Прим. ред.), который смотрел за Кристиной, и спросила, где Слава. Он сказал мне по-русски, что его забрали в тюрьму. Мы сразу начали предпринимать усилия, чтобы вернуть Славу домой.

Я не просила выдвигать обвинения против Славы, потому что знаю, что Слава не пытался ранить меня. Когда я ударилась о телевизор, это была случайность. Он не толкал и не бросал меня на телевизор. Слава был шокирован так же, как и я, и сразу попытался помочь.

Я очень стесняюсь деталей этой ссоры и не хочу, чтобы мои друзья и семья знали обо всем, что случилось этой ночью. Я прекрасно знаю, что Слава не совершал никакого преступления против меня и не хочу, чтобы его преследовали. По телевизору я слышала о других спортсменах, которые намеренно делали такие вещи, которые Слава никогда не делал. В то же время, против них не выдвигают обвинения, но при этом хотят выдвинуть обвинение против Славы. Не думаю, что это правильно.

Пожалуйста, поступите правильно.

Спасибо, Марта Варламова».