Ермек Турсунов - откровенно о наболевшем

Имя Ермека Турсунова не сходит со страниц прессы - бумажной и электронной. Кроме того, что Турсунов – снимает кино, он еще откровенно высказывается о проблемах всего нашего общества. Чего стоят его заявления о девальвации и Конгрессе УЕФА в Астане. Sportinfo.kz не раз писал о бунтаре.  Сегодня предлагаем вниманию читателей интервью Ермека Турсунова, которое он дал в конце марта Кенже Татиля на radiotochka.kz  

Ермек Турсунов - переводчик, сценарист, кинорежиссер, к которому неоднозначно относятся на родине, но целиком принимают за рубежом, в конце концов, гражданин, возмутитель общественного мнения последних недель. Тут требуются пояснения. Если начать печатать в казахстанских поисковиках фразу "открытое письмо", то первое, что предлагает система, – это открытое письмо Ермека Турсунова, которое он написал на третий день после девальвации.

Эта, как ее назвали, исповедь вызвала общественный резонанс, люди ее читали и перечитывали в первоисточнике, делились ссылками, распечатывали для безынтернетных родственников и спрашивали "Как жить дальше?" в личных письмах самому Ермеку. Некоторые даже находили его телефонный номер и звонили, чтобы поговорить – о жизни, о стране.

- Ты ломаешь стереотипы: "А, спортсмен, все понятно! В принципе хороший парень, но наверняка, тупой". Ермек, откуда интеллект у тебя такой? Семья, школа, университет, гены?

- Представление: если спортсмен, то тупой - сформировалось, наверное, в последние годы. Я могу привести в пример футболистов интеллектуалов – тот же Всеволод Бобров, братья Старостины. Это очень образованные люди. А что касается меня… У меня мама была преподавателем русского языка и литературы в казахских классах и казахского языка и литературы в русских. Отец у меня тоже в школе работал. Поэтому у нас дома всегда была библиотека, фонотека. С детства были большие такие пластинки, там был богатый набор. Там был и Курмангазы, и Татимбет, и оркестр Курмангазы. И в то же время на другой полке был Бах, был Брамс, Бетховен, Моцарт. Я вообще думал, что это все наше – бақыт қазақ. Я думал, Моцарт тоже казах. Я особенно не задумался насчет имени.

- А учился ты в казахской школе, в русской?

-  Я пошел в русский детский сад. Потому что в те годы это не то что было престижно, а веянием времени было. В порядке вещей. Но меня через недели две из детского сада забрали, потому что я не мог ориентироваться в русской среде. Я не знал по-русски, я на девочек говорил "дурак". Не понимал, почему тихий час – поели и спать. Играть же надо! Я же дикий был человек. Я же гордый потомок кочевников, а тут - строем в туалет. И я часто убегал, и всякий раз придумывал разные способы убегания. Нас строем водили в туалет. На улице был туалет, колхозный такой. Воспитательница приводит, на улице ждет, группа пошла, потом следующая, с одной стороны – мальчики, с другой – девочки. А я хитрый - предусмотрительно пришел, заранее расшатал гвозди, чтобы доски могли раздвигаться. И когда нас повели в туалет, все вышли, а я раздвинул доски, вышел с той стороны, задвинул доски и ушел…

-  Какая славная страница биографии известного кинорежиссера! Давай все-таки вернемся к футболу. С твоей точки зрения, что с нашим футболом происходит? Уже столько времени столько закачивают денег, приглашают специалистов, наших ребят отправляют учиться, а футбол как был наш, таким и остался. В чем проблема? Может, просто футбол не казахский вид спорта?

- Один мой друг говорит: "Казахи не должны и не могут играть в футбол". Почему? Потому что - стопа. Мы всю жизнь на лошадях и пешком ходили очень мало, а когда слезли, выяснилось, что у нас со стопой что-то не то. И он это пытается как-то научно объяснить. А бразильцы никогда на лошадях не ездили, всю жизнь пешком ходили, на пляже Копакабаны они играют апельсинами, и, конечно, увидеть мяч после апельсина… Я тоже на эту тему как-то шутил. Две проблемы. Бразильцы, когда сборную набирают, они не знают, кого отшить – на одну позицию по три-четыре человека. У казахов проблема другая – кого взять? Не хватает. Я говорил: "Что мы мучаемся, давай второй, третий состав привезем, натурализуем, внешне они те же серики-берики, какая разница? Дадим им имена! И пусть они бегают за нас. Мы будем в тройке…"

- Ты считаешь себя продуктом русской культуры в некоторой степени?

-  Конечно.

- Ты можешь сделать допуск, кем бы ты стал и состоялся как личность вне рамок русской культуры?

- Это вопрос фундаментальный. Я благодарен тому, что был такой период – насильственный или идеалогизированный – но мне было позволено приобщиться к великой русской культуре. Если мы говорим о литературе, о живописи, о музыке. Через русскую культуру, через русский язык я смог попасть в литературу западную. Это было все переведено и на очень хорошем уровне. Вся научная, вся философская литература… Очень многое до сих пор на казахский не переведено или переведено в убогом виде. Поэтому нельзя от этого отворачиваться. Я получил образование здесь, потом я получил образование в Москве – той традиционной Москве, не современной, а той. Моими мастерами были выдающиеся люди –Валерий Фрид, Юлий Дунский, Рязанов, Митта, Мережко, Черных. Извини, это люди, на которых стоял и стоит великий русский кинематограф, советский кинематограф. Их мастерами были Каллер, Эйзенштейн, Довженко.

- Последнее время ты дал несколько чрезвычайно глубоких и критических интервью, публикации у тебя были. Это так или иначе затрагивает существующее положение вещей и политики. Это же все-таки не первая девальвация, которую мы пережили, почему так болезненно именно на эту отреагировали? Пять лет назад было то же самое, но реакция не была такой обостренной...

- Да, не в девальвации дело. Дело в том, что поступательно, поступательно, поступательно я наблюдаю, как мы теряем страну. У меня такое ощущение, что я ее теряю. Потом я начинаю лазать по разным информационным источникам. Кто-то говорит, что 300 миллиардов долларов вывезено в офшоры. Где-то я наталкиваюсь на цифры, что количество потребление алкоголя в Казахстане - 11 литров на человека, а предельно допустимый уровень – 8 литров, после этого идет деградация нации. Потом я читаю о количествах суицидов, мы опережаем в этом смысле все центральноазиатские страны. Я не нагнетаю. Это открытые источники. Я же не сижу в кабинете, я общаюсь с людьми. И я чувствую, как нагнетается какая-то энергия отрицательная, она плохо заряжена. Она очень агрессивна в сути своей, она накапливается. И эта девальвация... Бывает же: стакан полный и капельку еще, и все – люди пошли на площадь. Я же их не позвал. Не видеть, не замечать этого нельзя!

- Но кто в этом виноват: власть, общество, мы с тобой, наши друзья, соседи?

- Это наше любимое дело - искать виноватых. Не надо сейчас виноватых искать. Мы в этой лодке все. 17 миллионов – что это такое, боже мой? 2,5 миллионов – школьники, полмиллиона – детский сад, 3 миллиона – детей. Реально действующего населения очень мало. Что нам делить? "Ты по-казахски не знаешь, алфавит давайте переведем, давайте название поменяем" - это все не то! Есть более важная тема: "Ребята, в этой лодке дно пробито. Вы что, не видите - мы тонем?!"

- Почему мы стали абсолютно бескультурными?

- У людей сформировано фрагментарное мышление, в людях вбито сериальное сознание. Человек не может сосредоточиться ни на чем. Информационный поток бешеный. Недавно в Шымкенте мы показывали кино. Я наблюдал катастрофу, потому что из 100% зрителей – а там было тысяча человек, по-моему, 90% сидят в телефонах. Во время фильма. У всех горят телефоны. Показывал "Кемпир". Это был тестовый показ. Я специально повез, там же язык.

-  Язык изумительный, я не в качестве комплимента тебе говорю. Я временами закрывал глаза, и мне казалось, что я уношусь в детство. Такой суконный казахский язык, юмор… И такая реакция в колыбели казахской цивилизации?

-  Да, кучка вот эта - слепок сегодняшнего дня: 10% еще пытаются мыслить, а остальных мы потеряли.

- Ты затронул такую тему. Как казах казаху хочу тебе сказать. Один мой друг, неглупый человек, утверждает, что мы казахи еще не состоялись как нация, и оттого все наши проблемы: разобщенность, отрицание опыта, непонимание. Что ты думаешь по этому поводу?

- Я от казахов бежал. В 91-м году. От казахов и от всего казахского. Я бежал в Штаты, потому что я не мог уже это все выносить. Потому что мне было досадно, мне было стыдно, мне было дискомфортно.

- Ермек, здесь стоп. Сейчас я хочу тебе предъявить, как ты предъявил автору "Санта Барбары". Вот ты взял тогда и уехал, а потом стало еще хуже, потому что один уехал, другой замолчал, третий отвернулся, четвертый закопался. А зачем ты уехал? Может, надо было бороться? И тогда бы ты эти интервью глубококопающие не писал? Я тебе предъявляю как соотечественник соотечественнику.

-  Принимается. Я был так разочарован, в депрессии. И да – я убежал, я свалил. И уже должен был получать гражданство. И звонит Алтынбек покойный: "Давай возвращайся!  Я стал министром культуры". Я ведь не остался. Я когда по миру езжу, я везде встречаю казахов. Ученые, компьютерщики, врачи, юристы. Они очень скучают, но они просто переросли эту родину свою в сознании своем. И родина их отторгла, потому что среда или воспринимает, или съедает, или отталкивает.

- Грустный вывод напрашивается: наше казахское счастье там?

- Они там себя очень хорошо чувствуют. Я, кстати, тоже очень хорошо себя там чувствовал. У меня все уже было. Я прошел вопрос адаптации. Когда я все это прошел, я довольно комфортно себя чувствовал. Но я же вернулся!

- Тогда, Ермек, тот уровень неприятия части казахского общества фильма "Келiн" для тебя не должен был стать неожиданным?

- Абсолютно! Я этого ожидал. Я же никогда не забываю, где я живу.

Наверное, многих интересует, не боится ли Ермек Турсунов высказываться в подобном тоне. Не всем это нравится. Возможно, ему кто-то покровительствует? Он ответил на этот вопрос в другом интервью. 

- Ваши публикации производят фурор и вызывают восторг у пользователей Интернета. И многие считают, что Ермек Турсунов позволяет себе многое, потому что ему это разрешают. Есть у вас «крыша» в столице?

- Смотрите, Вадим Борейко опубликовал на сайте Forbes.kz мое письмо к Правительству и говорит мне: «Сайт порвало, поставило рекорд посещаемости!» Я его как журналиста понимаю. Но, это говорит о чем? О том, что обычная правда вызвала такой ажиотаж. Что я открыл? Я сказал: «Вы нас ограбили!» И все. И вдруг поднялся такой хай-вай. Какой позор! Это говорит, в какой клоаке мы находимся, если обычная правда вызывает такой ажиотаж. А крыша. Была бы крыша - было бы здорово. А если серьезно, цена правды в наше время неимоверно высока. И никакие макроэкономические достижения меня не убедят. У меня в подъезде живет баб Валя. Она мне говорит, сколько стоит хлеб, картошка на базаре, мясо. Я на бабу Валю ориентируюсь, она мне в отличие от… не соврет. И она мне вот уже 30 лет рассказывает, сколько ей дней надо продержаться до пенсии. И у нее никогда не сходится дебет с кредитом. А эти оплаченные словоблуды в дорогих пиджаках мне каждый день говорят, что мы обалденно живем. И я начинаю беситься, я не понимаю, кто из них врет? Толи баба Валя, толи вот этот. Но я бабе Вале больше верю, потому что я ее знаю больше 30 лет. И вот я выхожу и говорю эту правду. А всех интересует не то, что я сказал, а как мне это позволили сказать. Может меня это запад испортил, я там 12 лет болтался, и я могу выйти к микрофону и сказать: «Круто вы все одеты, а повернитесь спиной! О, а зад то у вас голый!» Все это знают, но никому не охота это говорить. А как мне подстраиваться? Как я потом буду детям в глаза смотреть? Что я скажу дочери, когда она скажет: «Папа, а где ты был, когда мы страну теряли?» Но я-то могу сказать: «Доча, я что мог, то и делал! Снимал фильмы, говорил правду!»