Владимир Перетурин: мечтаю скорее уйти отсюда

Обозреватель "СЭ" Юрий ГОЛЫШАК навестил известного телекомментатора, который пережил второй инсульт.

Не помню, что это был за день. То ли праздник, то ли выходной – я шел по пустой Москве. Казалось, этим утром я в городе один.

Накануне я звонил Владимиру Перетурину, звезде советского телевидения – и не узнал этот голос. Он и вправду стал совсем другим.

Когда-то, в прошлой жизни, я точно так же дозвонился до Николая Озерова – и не узнал: "Могу услышать Николая Николаевича?" Озеров ответил чуть огорченно – но не удивленно:

– Это я.

Думаю, звонок мой тогда вписался в череду тогдашних обид – изгнание с телевидения, вынужденные поездки с какими-то устными выпусками по стране. А тут еще и корреспонденты не узнают голос, известный вчера еще всей стране.

Владимир Перетурин тоже не удивился.

– Владимир Иванович, это вы?

– Я.

– Как себя чувствуете?

– Пока не умер…

– Хочу зайти к вам, поговорить.

– Ну, приходите, – равнодушно ответил Перетурин.

Второй инсульт привязал его к постели. Который месяц мир для Перетурина – полутемная комната. Небольшой, ламповый еще телевизор с бесконечным футболом. Книжный шкаф и две фотографии – мой герой с Бесковым и Яшиным. Металлический поручень койки.

Исхудал Перетурин до неузнаваемости. Говоритодносложно – хоть чувствую, мне рад. Все ж новое лицо.

Напутствует собравшуюся в магазин жену:

– Купи воды зелененькой…

– Это тархун? – почему-то шепотом переспрашиваю я.

– Не тархун! – поправляет меня Перетурин. – Американская.

– Кока-кола! – радуюсь я.

– Зеленая кока-кола не бывает, – укоряет меня Владимир Иванович.

– Спрайт, – разъясняет из коридора супруга Ольга. – Он прежде кока-колу любил, а сейчас на спрайт перешел. Все, я пошла.

Я напоминаю, как ходили когда-то вместе в Астраханские бани и общались довольно мило – но Перетурин меня, конечно, не вспоминает.

– Ну как же! – переигрываю я, всплескивая руками. – Еще Нилин Александр Палыч с нами ходил. А вы мне рассказывали, как играли против тбилисского "Динамо". Гол забили в свои ворота – а тот оказался для Тбилиси тысячным в высшей лиге. Ждали грузины этого гола как праздника, подарки готовили для забившего, а вы им все испортили. Потом переписали этот гол на Владимира Баркая – но уже безо всяких праздников…

Перетурин чуть улыбается.

– Был такой гол! – вспоминает. Лицо чуть проясняется. – В Тбилиси это было (на самом деле этот гол стал уже 1012 на счету тбилисцев. – Прим. "СЭ"). Я против Миши Месхи играл. Потрясающий футболист. Для меня страшнее соперника не было. Но обыграть меня не мог! Всех на свой финт ловил – а меня не мог. Нормально я справлялся.

– Самый переоцененный футболист тех лет?

– Лобановский!

– Вот так ответ.

– Ничего в нем особенного не было. Хотя угловые подавал божественно. Это было. Против Лобановского я тоже играл. До Месхи ему далеко было!

– До Стрельцова тоже?

– Я к Эдику в тюрьму ездил!

– Как вас туда занесло?

– Он в Вятлаге сидел, а я как раз в Кирове играл. Дай-ка, думаем, навестим. Отправились с приятелем. Оказалось, Эдика в лагере библиотекарем назначили. Не цветущий он был, конечно…

– Так легко было попасть к Стрельцову на свидание?

– Наш шеф был – генерал милиции Носаков. Как скажет – так и будет. В том лагере не один же Эдик был, еще футболисты. Пара человек из Горького. Как-то приезжаю туда с ЦСКА, подходит ко мне незнакомый дядька – и рассказывает: "А Костя-то, друг твой, умер…" Как раз тот, который сидел – а мы его навещали.

– Играть против Стрельцова приходилось?

– А как же?! Пригласили меня в "Адмиралтеец". Приезжаю в Ленинград – а команду разогнали, осталось только "Динамо". Стал за него играть. Нашему центральному защитнику Леве Шишкову говорю: "Эдика не трогай!" Тот усмехнулся. Выходит на поле – и сразу Стрельцову по ногам. А тот здоровенный, разозлился – по нашему Леве пробежал и забил…

ДВА РАЗНЫХ МИРА

Я пытаюсь представить себя на его месте – и мне становится страшно. Перебирать воспоминания с утра до вечера – надеясь, что и после второго инсульта случаются выздоровления. Удалось же справиться с первым.

С экрана толкуют о чем-то новые звезды. Я сажусь у края кровати – и передо мной два мира. Слева герои сегодняшние. Справа поправляет одеяло тонкой, почти прозрачной рукой человек, чье "Футбольное обозрение" ждали все-все-все. Я, во всяком случае.

Выключаю звук – и звезды сегодняшние с этой секунды шевелят губами беззвучно. Ламповый телевизор теперь похож на аквариум.

К сегодняшним у Перетурина оказался приличный счет. Вспоминает всем известные фамилии – и голос его крепчает. Кажется, даже приподнимается на подушке:

– Этого – выгнать. Непрофессионал. Идиот полный. А этот – негодяй! Все учит, учит: "Надо было так…"

– Раздражают вас?

– Жутко раздражают!

– Так выключите звук. Не слушайте.

– Я так не могу. Всегда смотрю со звуком.

Со стенки над кроватью смотрит на меня фотографический Владимир Иванович из 90-х. Улыбается, держит в руках огромный арбуз – а люди вокруг хлопают. Мне кажется, я слышу эти аплодисменты сквозь годы.

Тот Перетурин был чуть снисходительнее.

Какие-то новости узнает от меня: "Кесарев умер" – "Мы же не так давно общались. Год назад или два. Вы точно знаете, что умер?"

Какие-то знает:

– Нина Еремина недавно умерла. Вы слышали?

– Слышал, Владимир Иванович.

– Я так расстроился! Нина была настоящий профессионал. Репортажи изумительно вела, глупости не говорила. Сейчас-то глупости говорят постоянно. Красивая была женщина.

ОТСУТСТВИЕ ДЕНЕГ

– Кто-то из телевизионных людей рассказывал мне, почему случился инсульт у Владимира Маслаченко. Духота в Останкино.

– Да нет там никакой духоты, ерунда это. Но вот меня схватило – и все… Никто не может объяснить, почему. После первого я долго восстанавливался – но ничего, встал. Еще года три поработал. Пока второй не хлопнул. Голова болит страшно, кружится… Врач приехал – сразу определил.

– На первом этаже видел инвалидную коляску. Не ваша?

– Нет, моя вон, у вас за спиной. Изредка меня вывозят. Когда погода нормальная.

– Не встаете вообще?

– Лежачий больной! Еще не умер – но не встаю…

– Главное неудобство в нынешнем положении?

– Отсутствие денег. Никто не дает!

– Пенсия у вас какая?

– Маленькая совсем. Государство отстегнуло 15 тысяч, что ли… Или 12? Надо у жены спросить. Один человек помог, больше никто.

– Это кто же?

– Коля Толстых узнал, что я лежу – позвонил, пригласил жену. Передал ей 50 тысяч рублей. Я был поражен!

– Я тоже. Передал от себя лично?

– Не знаю, где он взял… С работы копейки никто не передал. Вот такой человек – Коля. А негодяи сейчас набросились на него.

– Телевидение не помогает?

– Не-е-т… Ребята иногда дозваниваются. Из Питера с камерой приезжали, снимали меня. С Украины. Какой-то фильм снимают. Интервью записали – и уехали. Недавно журналист один пришел, книгу обо мне хочет писать. Фотографии просил. Книжку подарил о Дымарском. Надо б прочитать.

– Неподалеку живет Анна Дмитриева.

– Через два дома!

– Она тоже не заглядывала?

– Даже не позвонила ни разу. Не знаю, почему. Вот недавно заходил парень из какой-то газеты. Не помню уже, какой. Друзья мои или уехали, или поумирали. Женя Рубин жил на Ленинских горах. Жена его, Жанна, фотограф. В Америке теперь…

– Вы никогда об эмиграции не думали?

– Ни разу в жизни.

– Кто был вашим лучшим другом на телевидении?

– Яша Прилуцкий. Уехал в Израиль с женой и дочкой. Жена русская, а одна из всей семьи научилась говорить по-еврейски. А Яша вскоре погиб. Жена звонила, говорила – выпал из окна…

– Самоубийство?

– А убивать некому. Но я поверить не могу, что он покончил с собой. Веселый был! Видите фотографии по стенам?

– Конечно.

– Я один живой. Еще Каспаров в Америке. Остальные все поумирали.

– Что врачи говорят?

– А ничего. Но я все равно верю – выздоровлю, встану. Самому себе дал на выздоровление еще месяца три. Может, четыре. Год уже лежу! (На самом деле второй инсульт у Перетурина случился в 2012 году. – Прим. "СЭ")

– Главное – верить, что можно вернуться к нормальной жизни.

– Так Борис Спасский вернулся же. Тоже два инсульта. Что я могу сделать? Таблетки пью горстями. С утра горсть, днем горсть. Лежу целыми днями и вспоминаю.

– Что сегодня вспоминали? Что вчера?

– Гуляю мысленно по Москве, по улицам своего детства… Я на Фрунзенской набережной вырос. А неподалеку от меня, в двух остановках, жил Лева Дуров. Который через несколько лет стал большим артистом. А я оттуда уехал в Киров играть.

Вспомнил вдруг сегодня нашего учителя физкультуры, Анатолия Федоровича. Почему – не знаю. Тот погиб, попал под машину.

– Вы машину, кстати, водили?

– Нет, никогда.

– Почему?

– Да не было случая. Предлагали купить еще в Кирове – но я не стал. Ни "Победу", ни "Волгу". На метро ездил. Садишься, кто-то узнает – червонец тебе тянет.

– Зачем?

– "Распишитесь!" Ладно, расписываюсь. Кто-то паспорт подсовывал. Но на куски не рвали.

– Популярность у вас была фантастическая.

– Вы преувеличиваете…

ЗАПИСИ "ФУТБОЛЬНОГО ОБОЗРЕНИЯ"

– Сколько после каждого "Футбольного обозрения" приходило писем?

– Мешками – никогда. Но штук десять бывало. Особо народ не возмущался.

– Хоть какое-то письмо запомнилось?

– Да, из Чехословакии! Девушка написала – она меня где-то услышала, просила ответить ей. Звали ее Зденка Яванопольска.

– Влюбилась, что ли?

– Понятия не имею. Я ответил, что-то написал… Все хочу пересмотреть, у меня записи "Футбольного обозрения" остались. Хорошая была передача ко дню рождения Озерова, кажется. Много интересных людей собрали.

– Сегодня ваши коллеги ведут корпоративы, зарабатывают нормальные деньги. Вы застали это время?

– Нет, к сожалению. Но я бы вел, мне в радость.

– До программы "Время" вы так и не добрались?

– Нет. И не хотел.

– Почему?

– А я не люблю эту программу. Кто-то туда рвался, это было модно. Телевизионному человеку это давало другой статус. Но мне и так было неплохо. Хотя на телевидении много негодяев. Анонимки на меня писали. Спортом командовал Иваницкий – тот футбол вообще не понимал.

– Что еще вспоминаете?

– Всю-всю жизнь прокручиваю в памяти. Как в Кирове играл. Я вообще непьющий – большая редкость для футбольного человека. Играл там со мной Юра Вшивцев, будущий нападающий московского "Динамо". Тоже ни капли не пил. Один поэт из "Спартака" написал: "В нападенье Вшивцев Юра, а в защите – Перетура…"

– Это произведение восхитительное.

– Детство помню почему-то отчетливо. Товарищей своих. Один из Мюнхена звонил как-то. Вот, вспомнил еще – в школе приятелю своему нос разбил!

– Господи. За что?

– Что-то он сказал не то…

– Я смотрю, отчаянный вы человек, Владимир Иванович.

– Я не очень смелый. Хотя когда Останкинская башня горела, многие разбежались. А я домой не ушел, пережидал прямо там. Вообще никакого страха не было.

– А говорите, не смелый. Уверяю – вы человек героический.

– Сказать честно гадость негодяю – это очень смело, я считаю. Но вот это у меня нечасто получалось. Хотя один раз прорвалось!

– Расскажите же скорее.

– Главным редактором спортивных программ был Мелик-Пашаев. Вот ему высказал все. Что-то он мне начал говорить, а я – ему! Это действительно надо было смелости набраться – Мелик-Пашаев мог многое!

– Телевизор у вас включен постоянно. Самый интересный для вас сегодня человек из этого мира – не спортивный?

– Он тоже умер. Аркадий Арканов. Мы с ним вместе ездили, выступали по городам. Во Владимире, помню, были. Какой-то футбольный турнир – а потом мы с Аркадием выступали… Потом меня в гости пригласил. Квартира у него была в старом-старом доме на Сивцевом Вражеке.

– Хороший был человек?

– Порядочный!

ЛОБАНОВСКИЙ, БЕСКОВ, СТАРОСТИНЫ…

– Вижу, с Тарасовым у вас фотография. Общались?

– Как-то вместе вели репортаж из студии. Наши играли в Канаде – а мы оставались в Москве. Но он мужик был хреновый.

– Почему?

– Злой, расправлялся с людьми в две секунды. Харламова отправил в Чебаркуль…

– Лобановского вы в 80-х мягко попрекали договорными матчами. Мог ведь и раздавить вас – как корреспондента Галинского.

– С Лобановским нормально общались. Но меня возмущало – даже "Днепр" вынужден был отдавать им очки. Такая команда, могла обыграть кого угодно – вдруг приезжает в Киев, спокойно пропускает гол, второй… Никакой борьбы! Вообще-то в Киеве меня никто особенно не любил.

– Где любили?

– В Запорожье, Донецке я свой человек был. В Днепропетровске вообще обожали! "Чайку" за мной на вокзал не присылали, но встречали и провожали всегда. Жиздик и Емец – это мои друзья.

– Юрий Гаврилов мне рассказывал – Жиздик не глядя отсчитывал единственной рукой деньги во внутреннем кармане. Можно было не пересчитывать – точно до рубля.

– А знаете, где он руку-то потерял? На фронте, в танке. Причем, думал, он один из всего экипажа выжил. Я об этом рассказал – комментировал матч "Днепра" со "Спартаком". Одна из последних игр сезона. Вскоре новость из Алма-Аты – жив еще один танкист! "Днепру" медали вручали – так привезли этого старика в Днепропетровск, с внуками приехал…

– Говорите, в Киеве вас не любили. Еще где?

– В Ленинграде всегда ругали, еще Набутов был жив. Как только меня не бранили: "Что ты нам претензии предъявляешь? "Зенит" – блестящая команда!"

– Если Лобановского вспоминаете – в каком возрасте? В каких обстоятельствах?

– Поехал я то ли со сборной, то ли с киевским "Динамо" в Исландию. После матча улетаем – прямо в аэропорту Лобановский идет в буфет, покупает огромную бутылку водки.

– Что такого?

– Дарит мне! Я упираюсь: "Валерий Васильевич, не надо, я не пью!" – "Бери, бери…" Так и всучил.

– Пришлось выпить?

– Нет, долго стояла в шкафу. Несколько лет. Может, до сих пор стоит.

– Бесков так мог бы?

– Нет! Бесков был жмот. Прижимистый. Я к нему домой заезжал, на Маяковской жил. Дочку его помню. А самое памятное интервью записывали в Гаграх. Мне было лет тридцать. Вон фотография на стеклом, видите? У меня еще целый альбом, потом покажу…

– Еще кто-то из больших футбольных людей выпить вам предлагал?

– Старостин. Только не помню, Андрей или Николай.

– Что за история?

– А я скажу! Летели мы из Испании. Старостин с администратором сидел на первом ряду, я на десятом, вся команда – в хвосте. Администратор каждые пять минут наливал Старостину стопку.

– Видимо, все-таки Андрей Петрович.

– Так Старостин поворачивался – и эту рюмку тянул мне. А я – не брал! Показываю руками: "Не пью". Только тогда он сам выпивал. Таких людей, как братья Старостины, больше нет. Честные, совестливые.

– Английская The Times признала Ринуса Михелса лучшим тренером ХХ века. Вы кого назвали бы?

– Лобановского! Может, Якушина. Он на втором месте. Хотя Бесков не слабее, тоже светило. А самый лучший человек – Качалин.

ДЯДЯ КОЛЯ ОЗЕРОВ

– Из тренеров второго ряда – кто для вас лучший?

– Зонин Герман Семеныч – прекрасный тренер! В Ленинграде я у него в гостях не бывал, а в Ворошиловград ездил. Мы в приятельских отношениях. Хороший мужик! Живой он?

– 90 лет отметил. Бегать по утрам перестал, но бодр.

– Откуда вы знаете?

– Недавно заглядывал к нему.

– Привет передавайте! Только обязательно передайте!

– Обещаю. Герман Семеныч настаивает на том, что "Заря" в год чемпионства не сыграла ни одного договорного матча.

– Это ложь. Очки им отдавали. Обычная украинская система.

– У каждого в жизни есть упущенные шансы. Что вы могли сделать, было по силам – но не сделали?

– Здесь неподалеку, через три дома, жил дядя Коля Озеров. Вот я не подружился с ним как следует!

– Вы же работали на телевидении, когда его оттуда выставили…

– Его не выставляли!

– Как же это случилось?

– Он сам ушел.

– Уходил с огромной обидой.

– Его не выставляли. Это я точно могу сказать. Помню, были мы вместе на Олимпиаде в Канаде. Обо всем на свете разговаривали. Он мужик-то хороший! Лучше многих. С ним мог сравниться только Виктор Набутов. Ленинградский комментатор, бывший вратарь. Но он умер молодым намного раньше Озерова. А знаете, как умер? Шашлыком подавился!

– Озеров был человек хороший?

– Хороший. Заступался за многих. Но тоже прижимистый.

– В чем это выражалось?

– Помню, я, Озеров и Майоров поехали на хоккейный чемпионат мира в Швейцарию. Еду взял я один. Жили в одном номере. Я резал колбасу, Майоров укладывал ее на хлеб – а Озеров все съедал. Ни копейки не дал.

– Еще какую ошибку в жизни исправили бы?

– (Долго молчит.) Я бы два раза не женился!

– Первая семья в Москве?

– В Питере. Первая жена там, сын. Разошлись потому, что в Москву она не хотела переезжать.

"ВАМ НЕ ПОНЯТЬ, КАК ЭТО УГНЕТАЕТ"

Я замолкаю – молчит и Перетурин. Думая о чем-то своем. Кажется, даже не ждет вопросов.

– О чем мечтаете, Владимир Иванович? – спрашиваю наконец.

– Скорее уйти отсюда! – отчетливо выговаривает он.

– Да перестаньте, – ошарашен я. – Вам жить да жить.

– Нет, – поправился Владимир Иванович. – Я имею в виду лежачий образ жизни. Вам не понять, как это угнетает. Хотя ко мне иногда сиделки приходят, с Украины. Вот в понедельник должна быть.

– Есть, о чем поговорить с ними?

– Нет…

– Что вам снится?

– Сейчас снов вообще нет. Прекратились. А раньше такие были – цветные, с подробностями…

АКИНФЕЕВА НЕЛЬЗЯ СРАВНИВАТЬ С ЯШИНЫМ

Время для него остановилось – лишь шум за окном напоминает, что другая планета существует. Я говорю, что 78 – это не так много. Перетурин удивленно косится:

– А кому 78?

– Вам.

– Я 38-го года. Это 78 получается?

– Совершенно верно. Что такое – 78?

– Ничего особенного. Просто некоторые вещи уже не можешь делать. В футбол играть, например. Но я здоровым-то давно не играл. Последний раз сам на поле вышел в Рыбинске, класс Б. Переехал туда из ленинградского "Динамо". Это было лет пятнадцать назад.

– Думаю, чуть раньше. За ветеранов играть вас не звали?

– Звали. Но я не играл, только репортажи вел. Куда только не ездил – Красноярск, Свердловск, Ташкент, Алма-Ату… Там мэр вон какую штуку вручил, приз. Парень на лошади.

– Приз чудесный. Когда вы были в жизни особенно счастливы?

– Это было в Ленинграде. Где я играл за "Динамо". Самое лучшее время!

– Допустим, возвращает вам Бог здоровье. За что беретесь?

– Создаю редакцию спортивных программ на телевидении. Я интерес к футболу не потерял, все смотрю! Розанов – хороший комментатор. Черданцев с Геничем нормальные ребята. А некоторых надо гнать!

– Были бы у вас силы создать документальный фильм о каком-то футболисте из ХХ века. За кого взялись бы?

– За Яшина!

– Про Льва Ивановича столько всего снято.

– Все равно мало. Вот, хорошая у меня с ним фотография. Вы переснимите. Помню, на Малом стадионе "Динамо" Костя Крижевский и Лева Яшин к Якушину подходят: "Михал Иосифович, нельзя ли этого парня к нам в команду взять?" – и на меня указывают…

– Непременно. Лучшего нынешнего вратаря страны Акинфеева с Яшиным можно сравнить?

– Нет. Даже близко. Акинфеев в те времена играл бы в классе Б. У Яшина свое лицо было, настоящий хозяин штрафной площадки. Защитой как руководил! Даже не с Яшиным сравнивать, а с Борей Разинским, например. Конечно, Борис сильнее.

– Вы полагаете?

– Разумеется. Он в Липецке работал тренером и играющим центральным нападающим. Можете себе представить?

– Удивительно. Кто для вас сегодня – футболист номер один в России?

– Смолов. Бегает быстро.

СОБАКИ В КОРЕЕ, ЛЯГУШКИ В БОРДО, СКУКА В ФИНЛЯНДИИ

– Самые удивительные командировки в вашей жизни?

– Олимпиада в Корее. Во-первых, летели очень долго. Часов десять. Уже там пришлось комментировать все подряд – футбол, легкую атлетику, еще что-то… Я все боялся, что собаками нас накормят.

– Не накормили?

– Кажется, нет. А то в Бордо поехал со "Спартаком", так там жареных лягушек подали. Чувствую – что-то странное… Но это пустяк. Настоящий кошмар случился потом. Прихожу на стадион – все места заняты! Телефонной линии с Москвой нет. Пришлось бегать, искать телефон, отыскали мне место на ступеньках… Это был кошмар.

– Комментаторский ужас номер два в вашей жизни?

– Швейцария!

– Что случилось, Владимир Иванович?

– Отправился я на матч московского "Динамо". Приезжаю – а "Динамо" нет, откуда-то они летели. Матч заканчивается, в гостинице подходит какой-то мужик: "С вас столько-то за номер" – "Стоп! Я ж в составе делегации?" – "Вас в списке нет…" Пришлось заплатить из собственных.

– В Москве не вернули?

– Нет, конечно. Вот так я попал.

– Самая отвратительная точка на земном шаре, где бывали?

– Финляндия. Не помню, что за место. Точно – не Хельсинки. Хоккейный чемпионат мира я комментировал.

– Там-то что случилось?

– В том-то и дело, что ничего. Скука смертная. В 8 вечера выходишь – на улице ни одного человека. Я вообще хоккей комментировать не любил.

– Почему?

– Я ж не хоккеист…

– Последняя заграница в вашей жизни?

– После Мексики, футбольного чемпионата мира, не помню ничего. Может, бывал.

– Что привозили?

– Сыну игрушки. Таких в Советском Союзе не было. Какие-то конструкторы, заводные медведи…

СЕЙЧАС КОММЕНТИРОВАТЬ НЕ СМОГ БЫ

– Говорят, любого комментатора хоть раз отстраняли от эфира.

– Меня – ни разу. К Лапину (Председатель Госкомитета СССР по телевидению и радиовещанию. – Прим. “СЭ”) на разговор вызывали два раза.

– По поводу?

– Еврокубковый матч "Днепра" перенесли в Кривой Рог. Все оборудование везли из Киева и Москвы. Начинаем репортаж – все хрипит и скрепит. Возвращаюсь домой, сразу вызывают к Лапину: "Что такое?! Что за безобразие со звуком?" Все ему объяснил – никаких вопросов ко мне не было.

– А второй случай?

– Тогда вызывал не меня одного, а всех спортивных комментаторов. Какой-то праздник предстоял, настраивал: "Дорогие друзья, соберитесь, не забывайте, какой день…"

– Анатолий Лысенко рассказывал про Лапина – этот маленький человек внушал страх всем в телевизионных коридорах.

– Так и было! Сам он никого не боялся. Любому мог врезать по полной. Сегодня такой начальник существовать не смог бы.

– А вам сегодня комментировать было бы в радость?

– Тяжело бы пришлось!

– Почему?

– Условия совсем другие. Правду никто не говорит. А я бы все равно не выдержал, сказал. Меня несправедливость всегда убивала. До сих пор помню случай – приезжаю с ленинградским "Динамо" в Ташкент. Минуте на двадцатой судья полез в карман за желтой карточкой. Достает – а вместе с карточкой выпадает пачка денег. Сторублевки, полтинники….

– Замечательно.

– Мы, футболисты, собирали. Даже тренеры и запасные. Ползали, ловили! Понятно?

– Еще бы не понятно.

– Себе я ни рубля не взял. Хотя можно было.

– Слуцкий говорил: "Лучшая команда, которую я видел – сборная Франции-1984". Лучшая команда, которую видели вы?

– Московское "Динамо" 49-го. Не сборная, а клуб! Лев Яшин в команде уже был, но звездами считались другие – Бесков, Карцев, Трофимов…

– Лучший матч, который видели своим глазами?

– Матч сорок какого-то года, не помню точно. "Динамо" Москва – ЦДКА. Сыграли 1:1, Трофимов головой забил Никанорову с близкого расстояния. Лучше футбола я не видел!

– Лучший футбол, который комментировали сами?

– Сборная СССР играла с кем-то в Америке… Не помню, с кем… Пять голов забил парень из Ленинграда.

– Саленко – Камеруну.

– Вот, точно. Шестой тоже ленинградец забил.

Владимир Иванович устал. Я прощаюсь – и слышу в ответ:

– Вы заходите! И звоните! Зонина увидите – большой ему привет. Не забудьте.

Я улыбаюсь и тихо прикрываю дверь. После разговора с Владимиром Перетуриным садимся с его женой Ольгой:

– Мы познакомились на свадьбе довольно популярного спортивного журналиста Георгия Степанидина, – рассказывает супруга Перетурина. – Они с Володей вместе в школе учились. До сих пор помню число – 7 ноября 1975 года. Этот день стал праздником в нашей семье.

– Лицо Владимира Ивановича страна уже знала?

– Мне лицо показалось знакомым. Почему-то именно на него прежде обращала внимание. Хотя других спортивных журналистов не различала. Когда он начал появляться на экране, я была совсем девчонкой, но вот как-то запомнила. Может, судьба?

– Большая у вас разница в возрасте?

– Большая. 13 лет.

– Чем удивлял поначалу?

– Мы сразу же проговорили весь вечер и полночи. Разговоры, разговоры… Оказалось, у нас куча общих знакомых. Даже его соседка по Фрунзенской набережной оказалась моей коллегой. Я тоже из семьи журналистов. Только не спортивных, родители работали в газете "Правда". Сразу возник общий круг!

– Как приняли его ваши родители?

– Папы в тот момент уже не было в живых. А мама в настолько тяжелом состоянии, что даже не было возможности их познакомить. Серьезные отношения между нами стали развиваться, когда мамы уже не стало.

– Владимир Иванович за границей бывал регулярно. Вас возил?

– За границу вместе не ездили, отправлял нас с сыном. С Володей бывали в Ялте. Но больше всего любили отдыхать в подмосковном пансионате "Юность". Чудесное место! Володя в эти места ездил еще в 50-х, там был пионерский лагерь. А он активный был пионер, член Совета дружины. Годы спустя пансионат справлял юбилей, отыскали всех этих первых пионеров, пригласили. Стали ездить постоянно. Сын наш там вырос. Настоящее семейное место. Даже жили в одном и том же номере. Каскад прудов, маленькая лодочная станция, Володя там постоянно рыбу ловил… До сих пор звонят: "Почему не приезжаете? Номер вас ждет!"

– Из какой поездки за границу муж вернулся особенно расстроенным?

– За несколько дней до того, как случился первый инсульт, они ездили куда-то вместе с Гусевым. Володя вернулся очень уставшим. Видимо, уже тогда плохо себя чувствовал. В конце 70-х было ЧП, просидели несколько дней в аэропорту Шэннон. Не выпускали из-за тумана. Мы в Москве ничего не знали, мобильной связи не было. Муж улетел – и пропал. Три дня полной неизвестности, вакуум. Где он? Что с ним? Мне звонят, я звоню…

– Машины у вас действительно никогда не было?

– Не было. Володя даже водить не пробовал. Не его! Рассказывал, когда с кировским "Динамо" что-то выиграли, каждому разрешили купить по "Волге". Отказались в команде двое – мой муж и вратарь. Володя с техникой несовместим. Пульт от телевизора – это предел. А престижный момент его не интересовал.

– Поэтому и в программу "Время" не стремился, как сам говорит.

– Вот-вот! Он совершенно другого плана человек. Занимался своим делом. Читать новости только потому, что это престижно – ни за что.

ПЕРВЫЙ ИНСУЛЬТ

– Как случился первый инсульт?

– Абсолютно на ровном месте! Весна, у меня странное предчувствие – казалось, чувствует он себя как-то не так. Постоянно говорила: "Сходи к врачу, проверься…" Не успел.

Однажды утром зовет меня: "Я не могу встать". Минут через десять речь стала заплетаться. Первый инсульт страшный был! После второго он хотя бы говорил!

– После первого не мог?

– Вообще перестал. Хотя был в сознании, все понимал, даже указания мне давал – где взять записную книжку, какую фамилию найти, кому позвонить. А говорить не мог!

– Кому дозвонились?

– Спартаковскому врачу Василькову, тот в ЦКБ и устроил. Энергетика у Володи фантастическая. Врачи поражались: он за месяц-полтора восстановился после тяжелейшего инсульта!

– Такое бывает?

– Нет. Они поверить не могли. Вот правду говорят: восстановление после инсульта на 80 процентов – это желание самого больного. Володя даже писать не мог. Сохранились тетради – как он руку разрабатывал.

"СКОРАЯ" НЕ ХОТЕЛА ЗАБИРАТЬ ВОЛОДЮ

– Между двумя инсультами прошло пять лет?

– Пятнадцать! Первый случился в 60 лет, Владимир Иванович еще сколько работал после этого. Весной все случилось, а в августе уже вышел в эфир.

– Дикция не стала как у Леонида Филатова после болезни?

– Полностью восстановилась. Последствие было одно – чуть-чуть начинал прихрамывать, когда уставал. А потом случился второй инсульт. Все повторилось: проснулся, холодный пот, встал, голова закружилась, лег опять…

– Сразу было понятно, что это?

– Я сразу все поняла. А "Скорая" – нет. Вызывали два или три раза, забирать Володю не хотели. Не верили, что это инсульт. Думали, просто плохое состояние. Они сейчас страшно боятся госпитализировать, если какие-то ложные показания, диагноз неправильно поставлен… Затянули!

– Так и лежал до вечера?

– До середины дня. Только потом увезли в больницу на улице Дурова. Я-то знаю все эти признаки. У Владимира был брат Саша, так тот пережил три инсульта. Одинокий человек, семьи не было. Все на нас. Поэтому теперь разбираюсь по мельчайшим признакам. Инсульты – это настолько своеобразно! Никаких общих правил!

– Большое было кровоизлияние?

– В том-то и дело, что никакого кровоизлияния. Я теперь спец! У Володи оба раза был ишемический. Кислород не поступает в мозг, клетки погибают от этого. Такой инсульт необъясним и непредсказуем. Почему мужа "Скорая" не забирала – давление в порядке! А классический инсульт – кровоизлияние на фоне высокого давления. Ишемический может случиться при 120 на 70. Просто в первом случае речь сразу нарушилась.

– Исхудал он страшно. Не узнать.

– Мы его не взвешивали, но мои личные ощущения – поворачивать его стало намного легче. А вначале было очень тяжело. Сначала верила, что справлюсь сама, без сиделок. Но спину прихватило быстро. Сын увидел: "Мама, мне двух инвалидов в доме не надо". Стали брать сиделок.

КАК НИ ПЫТАЮСЬ ПРОБИТЬСЯ К МОЗГУ, ВСЕ БЕСПОЛЕЗНО

– Сильно Владимир Иванович мучается?

– Первые полгода болела парализованная нога. Делали уколы – боль ушла. Потом появились проблемы с почками… Но уже год вообще ничего не беспокоит. Стабилизировалось.

– Есть надежда, что поднимется?

– Никакой. Что тут врать.

– Ужасно.

– Надеюсь, вам это не пригодится, но знайте: главный показатель – первые полгода. Должны быть улучшения. Сегодня человек лежит, а завтра стал руку поднимать. А у Володи подвижек никаких. Полгода прошло, год… Обратились в частную клинику. К нам ходил мощный парень, поднимал его, ставил на ноги. Пытался пробудить здоровые клетки, обучить заново. Чтоб взяли на себя функции погибших. Не пробудилось вообще ничего. Отсутствующий взгляд в потолок. Володе кажется, что может завтра встать и пойти. Думает, что лежит совсем недолго – спрашивает: "Где моя палка с прошлого инсульта?" Может вдруг сообщить: "Завтра пойду на кухню ужинать". Ему кажется, что вот сегодня он лежачий, а завтра – "встану и пойду".

– Он уверен, что лежит только год.

– Весной будет пять.

– Он вообще этого не понимает?

– Абсолютно. Врач сказал: не надо жалеть и сюсюкаться. Как ни пытаюсь пробиться к мозгу, все бесполезно. Показывала на календарь: "Смотри! 2012-й!" – а он смотрит мимо меня. Что поделаешь?

– Народную медицину пробовали?

– К нам приятель экстрасенсов притащил! Я, правда, тогда ушла из дома, не воспринимаю. Что сделают экстрасенсы, если погибли клетки мозга? Надо смириться. Никакая народная медицина не поможет.

– Мне показалось, Владимир Иванович вполне нормально соображает. Просто многое забыл…

– Он прекрасно соображает! Его просто замкнуло в том, что касается собственного состояния. В остальном он совершенно нормальный человек. Только капризничает как ребенок – это не хочу, то не буду. Лекарства отказывается пить. Все-таки ему под 80. Многое стерлось из памяти. О чем-то рассказываю, а он смотрит удивленно: "Это было?"

ДО КАКОГО-ТО МОМЕНТА КАЗАЛОСЬ, ЧТО ДЕНЕГ КУЧА

– Представляю, как разлетаются сбережения.

– Это больная тема! Когда все случилось, хороший врач сказал: "Владимир не восстановится. Пытаться его поднять смысла никакого. Но я понимаю, что вы меня сейчас не слышите и будете пытаться. Просто выбросите деньги". Так и случилось. Все эти частные клиники обошлись дорого. До какого-то момента казалось, что денег куча, Володя нормально зарабатывал. Я не экономила вообще. А потом охнули, оглянулись вокруг: "Стоп!" Но поздновато было. Сын работает, как-то выкручиваемся.

– Инсульт свалил вашего мужа, убил Владимира Маслаченко. Кто-то говорил – виной всему телевизионная духота.

– Может быть! В семье не было никого с инсультами, а тут – два брата. Разные условия, разные профессии… Один спокойно жил, не пил, не курил, спортом занимался. Владимир Иванович тоже не пил, не курил, с весом проблем никаких.

– Ни одной сигареты при вас?

– Когда только познакомились, иногда закуривал. Раза два видела. Говорит, что курил, когда футбол оставил. Впрочем, он рассказывал, что после ухода из футбола и выпивать начал: "Всякое было, я пил!" – но мне кажется, это басни какие-то.

– Совсем не пил?

– Ну так-то не скажешь… Пил – но очень мало. И не любит, и сразу отеки под глазами. А ему надо на экране появляться. Приходилось держать форму. В праздники налью бокал шампанского, а он скажет: "Мне какого-нибудь сока". Пьяным видела его один раз. Сама же напоила.

– Вот так номер.

– Это было в тот вечер, когда его уволили с работы. Володя сидел такой несчастный… Я просто заставила его выпить – то ли водку, то ли коньяк. Он тут же лег и заснул.

УВОЛЬНЕНИЕ

– Увольняли с работы? Это что за история?

– Только мы познакомились – его с работы уволили. Накануне мне говорит – будет большое собрание в редакции: "Я там встану, выступлю, выскажусь!" Хотелось ему выговориться, накопились идеи.

– Выговорился?

– Да. Хотя я спрашивала: "Ты не боишься?" – "А чего мне бояться?" А бояться-то было чего. Как раз в то время проходила реорганизация на телевидении. Их редакцию трансформировали в главную редакцию спортивных программ. Как это обычно делается? Выводят сотрудников за штат, а потом набирают обратно. Кого-то оставляя за бортом. Как раз Владимира Ивановича и не вернули.

– Какая неприятность.

– Как помню, мы собрались в тот вечер на "Тиля" в "Ленком". Тут он звонит из дома: "Никуда не идем, у меня большие неприятности". Я помчалась к нему – Володя был совершенно никакой. Просто убитый. Сказал: "Ты теперь меня бросишь".

– Вот вы его и напоили?

– Сначала мама его утешила по телефону: "Ничего, дворником устроишься!" Он как рыба был выброшен на берег. Никакой перспективы. На следующий день пришел в себя, стал обзванивать знакомых, вышли на Лапина… Вернул его в спортивную редакцию Иваницкий, тогдашний главный редактор. Но – как вернул? Не в эфир!

– А как?

– Выпускающим редактором. Владимир должен был в течение дня сидеть в Останкино и отслеживать все спортивные программы, которые выходили в эфир. Стал рядовым сотрудником. Наверное, рассчитывали, что он откажется. А он не отказался. Сказал: "Хорошо, буду работать". Так продолжалось несколько лет. Пока не дали поездку в Германию. Вот так вернулся в эфир. Был еще тяжелый момент, перед чемпионатом мира в Мексике.

– 1986 год.

– Да! У нас родился Вася! Володя собирался на чемпионат. А главным тренером сборной тогда был Малофеев…

– Его сняли перед самым отъездом.

– В том-то и дело! С Владимиром у него был конфликт. Малофеев потребовал, чтобы Владимира не брали. Это было очень неприятно. Тут за неделю до вылета выясняется, что Малофеева самого не берут. Вместо него утверждают Лобановского, с которым отношения чудесные. Володя срочно собирается, улетает, а я остаюсь болеть у телевизора с пятимесячным Васей… Потом привез туалетную бумагу! До сих пор вспоминаем!

– Какую-то особенную?

– Обычную. Просто в Москве никакой не было. 80-е годы, пустые полки! Но самая большая диковина – это Володя привез памперсы. Понятно, какая-то штука для ребенка – а как ей пользоваться, разобрались с трудом. Долго рассматривали.

"ЕСЛИ ХОТЕЛ, ЧТОБ О ТЕБЕ ПОМНИЛИ, НАДО БЫЛО ИНАЧЕ ВЫСТРАИВАТЬ ЖИЗНЬ"

– Владимир Иванович говорил про первую семью в Питере. Со старшим сыном общение есть?

– Звонит отцу. Приезжал пару раз. Ему сложно вырываться.

– Коллеги с телевидения забыли?

– Как сказать… Пожалуй, да. Пара человек заезжает, еще один оператор, пожилой человек, звонит. Я Володе говорила: "Если хотел, чтоб о тебе помнили, надо было иначе выстраивать жизнь".

– Это как?

– Он всегда был ершистый, конфликтный, сам по себе. С начальством особо не ладил. Сложный человек в общении. Я-то всегда это принимала. А начальники таких не любят.

– Работал он на телевидении до второго инсульта?

– Нет, кто-то создал в интернете аналог "Футбольного обозрения". Владимира пригласили, готовил программы. До этого был период, когда он вообще ничего не делал. Настолько увлекся новой идеей! После второго инсульта страшно переживал: "Надо посоветоваться – что будем ставить в следующий выпуск?" Из больницы пытался ребятам звонить, давать какие-то указания.

БУКЕТИК ИЗ ПРОШЛОГО

– Какие дни из прошлого вспоминаете с особенной нежностью?

– Видите, стоит букетик сухих колосьев? Ему тридцать лет. Поверить невозможно. Я беременная была, пошли гулять в Битцевский парк. Я собирала вот эти пшеничные колоски – так и стоят. Этот день помню как вчерашний. По театрам много ходили…

Десять лет прожили в Чертаново, там был телевизионный кооператив. Дом удивительный. Жили колонией, дружили пять квартир. Вместе проводили праздники, двери не закрывались… Недавно встретила тогдашнюю соседку: "До сих пор помню, как Вова смеялся у меня над головой. Говорил по телефону – и хохотал!" Светлое время!

– Такая была слышимость?

– Феноменальная. Друг о друге все знали в деталях. Однажды в автобусе кто-то хлопает Владимира Ивановича по плечу. Оказывается, друг детства, тысячу лет не виделись. Стали ходить вместе в баню, там компания образовалась. А после бани закатывались все к нам в Чертаново. Володя звонил: "Готовь таз винегрета". Я действительно вытаскивала из-под ванны огромный таз, в котором стирала. Отмывала и готовила гору винегрета. Из Ленинграда ребята часто приезжали – Эрик Серебренников, покойный комментатор Слава Гусев. А потом мы перебрались в эту квартиру, сразу родился сын и началась другая жизнь. А десять счастливых лет остались там, в Чертаново. Самое легкое и беззаботное время.

21.11.2016