– Но ведь это действительно так. Если ты хочешь иметь крутую команду, то покупаешь бразильца. Если у тебя не так много денег – покупаешь португальца.
– Это вообще отдельная тема. Германия – это прежде всего ментальность, системный мозг и, соответственно, системный успех. Свой прошлый тур я работала с немецкими звукорежиссером и световиком, у меня на всем протяжении гастролей сбоев не было вообще. Каждый концерт мне выкладывали как кирпич – не придерешься ни к чему.
– Этот вид спорта адски обожает один из моих племянников. Когда в НХЛ начинается плей-офф, он попросту переводит свою жизнь на канадское время. Благодаря ему, собственно, я и знаю всех игроков. Все ключевые хоккейные матчи тоже стараюсь смотреть. Но дело в том, что я не вижу шайбу. Особенно когда ее забивают в ворота. То есть знаю прекрасно, что Александр Овечкин – выдающийся игрок и суперзвезда, как и Евгений Малкин, что хоккей очень любит наш президент, что в России это спорт номер один. Но шайбу все равно не вижу.
– В фигурном катании меня вообще удивляет многое. Выбор музыки, костюмы. Такой вид спорта, как мне кажется, по умолчанию должен предполагать наличие у людей определенного вкуса. На мой вкус некоторые программы просто ужасны. Еще раздражает вокал в музыкальном сопровождении. Мне кажется, он сильно отвлекает от катания. Как музыкант я к тому же прекрасно понимаю, что в такой акустической реальности, как на ледовых стадионах, не всякая музыка способна "звучать". Те же барабаны звучат с большими реверами – звук "размазывается", становится ужасным. Гораздо более удачное сопровождение в этих условиях – фортепиано.
– Для вас есть разница – смотреть спортивные соревнования живьем или по телевизору?
– Конечно. Тот же хоккей надо смотреть живьем, чтобы почувствовать атмосферу. А вот посетив первый раз "Ролан Гаррос" в Париже, я поймала себя на мысли, что смотреть теннис по телевизору мне нравится больше. Смотреть "живьем" футбол на стадионе круто, но повторов-то нет? А баскетбол смотреть далеко не так интересно, как в него играть. На легкой атлетике в Москве какие-то выступления мы с мамой видели прекрасно, а для того, чтобы рассмотреть, что происходит в секторе для прыжков в высоту, приходилось сильно напрягать зрение.
Мне, помню, было стыдно за то, что стадион наполовину пуст. Событие исключительное, огромный город, а люди почему-то не пришли. При полных трибунах ощущения, наверное, были бы во много раз круче. Живая атмосфера – это именно то, зачем нужно идти на стадион. В Лужниках мы сидели в одном секторе с ямайскими болельщиками, болели за Болта, и это было непередаваемо.
Еще более крутые ощущения оставила победа Исинбаевой. Когда она выиграла, к нам кинулись французы – с верхнего ряда, англичане – с нижнего, все поздравляли друг друга, обнимались, это было здорово…
– У вас нет ощущения, что Исинбаевой уже не следовало бы возвращаться?
– Нет абсолютно. Может быть, Лена – одна из немногих, ради кого нам стоит сражаться за то, чтобы поехать на Олимпиаду в Рио. Хотя могу признаться: когда читала некоторые из ее интервью, думала о том, что лучше бы Исинбаева была иностранкой. Чтобы я не понимала, о чем она говорит.
– Я помню ваше высказывание, что вы не стремитесь к личному знакомству со звездами – не хотите чисто по-человечески в них разочаровываться. А когда в первый раз вам предстояло играть вместе с легендарным гитаристом группы Queen Брайаном Мэем, знакомиться с ним не боялись?
– Нет. У нас был конкретный проект – сыграть вместе. Первый раз это было в 2005-м, потом лет шесть или семь спустя Брайан позвонил мне сам и попросил сделать совместный номер. Мы много репетировали вместе и никакого дискомфорта при этом не испытывали. Во-первых, Брайан – человек в возрасте, a во-вторых, ему совершенно не нужно было меня "завоевывать" – он завоевал меня за двадцать лет до нашей встречи. Думаю, он и сам это прекрасно понимал. Я же просто получала кайф от такого сотрудничества.
***
– Что самое неприятное для вокалиста?
– Кровоизлияние в связке. Оно может возникнуть не только от перегрузки, но и от одной неправильно взятой ноты, от крика. Такая травма – это два месяца полного молчания. Вы даже не представляете себе, что это такое. Мы ведь говорим постоянно, не замечая этого – молчуны, болтуны. А тут тебе говорят заткнуться на два месяца. Совсем.
Уже после первой недели чувствуешь себя, как монах. Я, помню, писала какие-то записки гаишникам: "Мне нельзя говорить", ходила с бумажками в магазины.
– Вспоминается рассказ Александра Яковлевича Гомельского о том, что одно из наиболее сильных потрясений в жизни он испытал на одном из матчей ЦСКА, где вы кинулись к нему знакомиться. При этом у вас была перевязана голова, сломана рука и выглядели вы как сбежавший из психбольницы персонаж фильма ужасов. Было такое?
– О, да. Но рука была в порядке. А повязку на голову мне наложили после операции на ухе. Конкретную такую повязку – как у Щорса. На тот матч меня, как бывшую баскетболистку, пригласил мой хороший приятель Шабтай Калманович – он несколько лет назад ушел из жизни. Понятно, что, увидев Гомельского, я бросилась к нему – не могла упустить такую возможность. Все-таки в "баскетбольном" мире он был фигурой номер один.
– Вы сказали, что не общаетесь с людьми из "прошлой" жизни, но при этом знаете, что ваш тренер умер полгода назад. Кто сообщил вам об этом?
– Горнолыжница Света Гладышева – она, как и я, из Уфы, мы знакомы. Она тогда позвонила и сказала, что меня разыскивают люди из уфимской команды, потому что умер тренер. Но на похороны я не полетела. Не смогла: за месяц до этого там же в Уфе похоронила маму.
– Я как-то разговаривала с Татьяной Тарасовой – сразу после того, как из жизни ушел ее отец, величайший хоккейный тренер Анатолий Тарасов, и она сказала, что, возможно, столь мучительные уходы – это просто плата за выдающийся прижизненный успех. Вы верите в то, что за успех всегда приходится расплачиваться?
– Верю. Вижу это даже по своей жизни. Мне с детства во всем везло. Знаете, как бывает: подходишь к светофору, он тут же переключается на зеленый, сдаешь экзамен – вытаскиваешь нужный билет... Все очень легко давалось. Вообще все. Включая успех в том, чем занимаюсь сейчас. При этом за последние шесть лет я потеряла всю свою семью. Сначала умер папа, потом трагически погиб брат, в марте не стало мамы, и я осталась абсолютно одна. При этом в свое время я совершенно осознанно приняла решение не заводить свою семью и не иметь детей.
– Это мешает искусству?
– Конечно. Ты либо принадлежишь публике, либо семье. В моем понимании это так.
– Не боитесь спустя какое-то время пожалеть о таком решении?
– Периодически я, разумеется, думаю об этом. При всей осознанности своих поступков я совершенно не была готова к тому, что моя семья так быстро – один за другим – меня покинет. И смириться с этим я, если честно, не могу до сих пор.
***
– Сколько Олимпиад уже на вашем зрительском счету?
– Московскую не помню – мне тогда было всего четыре года. А вот следующую – зимнюю, в Сараево – запомнила очень хорошо. Там две серебряные медали завоевала Раиса Сметанина, и я, вдохновленная этим, взяла лыжи и уже поздно вечером пошла на стадион, который располагался по соседству с домом, поставив перед собой задачу пройти десять кругов – четыре километра. Где-то в середине этого забега на стадион прибежала мама с термосом, и я на ходу что-то пила из стаканчика и шла дальше.
– А на горных лыжах катаетесь?
– Да, я же с Урала, а там зимой другого досуга и нет. Сейчас катаюсь во Франции. На блейдах.
– Игры в Сочи вы смотрели от начала и до конца?
– О-о-о! Не то слово! В середине декабря у меня закончился большой тур, который длился около года, и я много месяцев предвкушала, как все закончится, как пройдут все новогодние праздники, и я сяду смотреть "мою" Олимпиаду. Так и получилось. Я делала перерыв только на сон. Правда, реализовать свою мечту и спеть на открытии не удалось.
– А был шанс?
– Не думаю. Где-то за полгода до Игр или даже раньше я обратилась с этой просьбой к Константину Эрнсту, с которым у нас всегда были хорошие отношения, но мне был дан мягкий, но однозначный ответ: "Нет". Хотя знаю, что это не было личным решением Константина.
– А как вы отнеслись к выступлению на тех Играх Евгения Плющенко?
– Это действительно было одним из наиболее сильных впечатлений. Когда-то я начала смотреть фигурное катание именно из-за Евгения – настолько он был красив и пластичен. А вот в Сочи… Хотя нельзя сказать, что он как-то меня разочаровал. Просто я видела какие-то неправильные шаги, предпринятые его супругой, настолько лишние… Это не нужно, да и абсолютно не идет спортсмену. Спортсмен должен приходить на тренировку и вкалывать. Иначе он – не спортсмен.
Интересно, что в Сочи я изначально была в лагере тех людей, кто оправдывал Плющенко. Понимала, что травма – это всегда очень больно. Просто когда все произошло, я почему-то была уверена, что Женя убежит с катка, закроется в квартире, забьется в угол и будет рыдать неделю. А он уже на следующий день был в ток-шоу.
– Мне вообще кажется, что большой спорт с каждым годом все больше и больше скатывается в шоу-бизнес.
– Это просто часть нашего времени. Сам шоу-бизнес тоже меняется. Раньше, чтобы записать песню, тебе нужно было написать ее, отрепетировать, найти денег на студию звукозаписи… На поиски и воплощение этой мечты мог уйти год. А сейчас можно купить на "Горбушке" программу, засандалить с ее помощью барабаны, спеть в айпад, выложить в интернет – и ты певец! Все становится более доступным, ускоряется, и это – не хорошо и не плохо. Это наша жизнь, в которой стало гораздо проще заявить о себе.
– Знаю, вы однажды предприняли попытку устроиться преподавателем музыки в детский сад. Неужели это было всерьез?
– Ну вот был такой порыв. Я несколько раз пыталась встретиться с директором, но ее постоянно не было на месте. В итоге мы все-таки встретились, но от моих услуг она отказалась. Сначала достаточно иронично спросила, есть ли у меня методичка и музыкальное образование. Потом сказала, что на своем веку видела много таких, как я, и предложила альтернативу – пойти преподавателем в другой детский сад, где она тоже директорствовала.
Я же хотела устроиться именно в этот сад. Попыталась объяснить, что каждый день вижу детей из окна своей квартиры и очень хочу заниматься именно с ними.
В общем, не срослось. Наверное, к лучшему: как бы я работала в саду при своем гастрольном графике? Хотя на детей смотрю из окна по-прежнему.