Одним из них был Олег Квятковский. Редактор, умевший любую планерку превратить в виртуальное путешествие – так «вкусно» он умел рассказывать, а любая беседа с интересными людьми превращалась на страницах газеты в интервью, которое хотелось читать и перечитывать. Настолько необыкновенно они были написаны.

Не доживу до старчества 
и лени,
До поздней осени, не знающей 
росы.

Эти строки Олег Квятковский написал, когда ему было чуть больше 30. 12 октября 2007 года сердце Олега Квятковского остановилось…

Сегодня Sportinfo.kz предлагает вам интервью Олега Квятковского с Вахидом Масудовым, записанное во время авиарейса Шарджа-Алматы.

Игрок и тренер Вахид Масудов: Всегда хочу быть лишь самим собой…

Так и не выверена формула таланта. Попытки подобраться к ней не вышли дальше сложных медицинских выражений. В быту они и вовсе состоят из общих слов - "призвание", "дар Божий", "верность цели" и "упорная работа над собой".

А вот стоит в глазах: восьмидесятый год, ноябрь, 10-е число, "Кайрат" - "Спартак", 0:0 в конце игры. И безнадежно мучаются форварды - не их сегодня день. С трибун течет разочарованный народ, и тренеры захлопнули блокноты. И тут, не поднимая головы, от боковой бьет Саша Куклев, через всю поляну. И точно там, где должен мячик рухнуть на траву, стоит худющая носатая "десятка" из "Кайрата". Полузащитник не дает мячу коснуться травки. Как пластилина ком, влипает в его бутсу белый шар. Сейчас так не умеют принимать могучие подачи, мяч укрощают парни полчаса, а он так и не укрощается, что делать... "К нему!" - взревел, угрозу шкурой вмиг почувствовав, Дасаев. Технарь от Бога Федя Черенков пластался рысью, целился в подкат. Вахид в рывке, закладывая финт, почти лег на траву. Он так "сказал" - пойду сейчас направо, - что Федя не мог не поверить, не броситься только туда. Вахид мяч нежно, как ребенка, влево положил. И так влупил впритирку к стойке, в нижний угол, что застыл Дасаев с разведенными руками. Уж до победного "Кайрату" финального свистка.

Тот гол Вахид Масудов забил в свой день рождения. Из всех семи сезонов в высшей лиге и там забитого 21-го гола (в первой ли­ге еще забивал, забивал на германских по­лях и во внутреннем казахстанском чемпио­нате), за все свои 19 футбольных годов Ваха мяч Спартаку» считает самым лучшим. И я – свидетель, не забыл тот взрыв души, таланта, миг искусства, пронес его сквозь сотни виденных голов на разных стадионах, в странах разных. Мне кажется, что это оце­нил Вахид. И потому сложился разговор - открытый, искренний, который он, Вахид, на всех углах и всем желающим не дарит.

А было дело в узком чреве пенсионной "тушки", тащившей над Ираном нас домой с Арабского Востока. Мы вылет серого от старости борта в Шардже прождали целый день. На нас висел позор катарский - три сухих мяча в ворота сборной Казахстана. Нас зажимали в щелочку коробки "челно­ков", хлебавших рядом "Абсолют" напопо­лам с "Метаксой". Не лучшая возможность для беседы? Как сказать...

- Отец мой был когда-то среди лучших исполнителей любых кавказских танцев. Я верил матери, когда она смеялась: увидела Юнуса и ослепла на всю жизнь от вспышки счастья и любви... Мама младше отца на 21 год. А прожили они - всем дай Бог только так. Я у них самый младший, шестой, и ро­дился в 59-м, естественно, в Казахстане.

- Вахид, а ведь нечасто человеческое счастье давалось и дается соплеменни­кам твоим, чеченцам. В чем тут дело?

- Чеченцев надо понимать, и знать исто­рию народа - тоже надо. Сопротивляемость неправде нам в генетику забита. Не о бан­дитах говорю, они в любом народе есть. Но весь народ не может быть бандитом! Я знаю от отца, как наш народ везли в вагонах для скота, как умирали под замком в пути, на го­лых досках. Сейчас опять война...

-  Что сам ты думаешь о ней?

- Я думаю, чеченцы меж собой без кро­ви и стрельбы могли договориться сами. Те­перь, когда почти у каждого кавказского мужчины есть свой кровник, договориться, понимаешь сам, куда трудней...

- А был соблазн вернуться на Кавказ, когда это позволили чеченцам?

- Да, был. Нам очень повезло, что наша высылка закончилась в Джамбуле. Я видел мир, я очень много ездил. В Джамбуле моя родина. Мы жили в одной комнате барака, восемь человек. Мать штукатурила, отец, как в Гудермесе, шоферил. Держали в стай­ке у барака корову с баранами. Какие кра­жи! У нас драк-то не было почти. Жили ис­тинно общей семьей, весь барак - греки, русские, немцы, казахи...

- Ваха, у Солженицына в "Архипелаге ГУЛАГ" есть, мне кажется, меткое на­блюдение о чеченцах, среди которых он жил в казахстанской ссылке. Суть: путем кровной мести и страшных разборок внутри своей нации этот маленький гор­дый народ сохранился в изгнании только тем, что всегда исповедовал такой прин­цип: "Бей своих - чужие бояться будут!"

- В девяностом году я сезон играл в "Те­реке", в Грозном. Мать в Джамбуле считала часы - вот-вот Вахе квартиру дадут, все уедем на родину. Но, с одной стороны, тогда "Терек" не выполнил договорных обязательств, с другой... Пойми, я в Казахстане родился и вырос. Не все кавказские традиции мною воспринимались. Я, в общем, уехал из Гроз­ного. Мама плакала. А потом началась война. Что осталось от Грозного? Аллах помог на­шей семье, я в этом не сомневаюсь.

- Это верно, что ты никогда не курил и не пил? Никогда, хотя к вере пришел - сам сказал - уже в зрелом возрасте?

- Верно. Об этом все знают, соврать не дадут. Я с детства играл с теми, кто был мно­го старше меня, так уж складывалось. Брат - ему и другим футболистам - 15. В сборной города, в ДЮСШ, позже в "Химике", в масте­рах, я всегда самым младшим оказывался. Свое место знал - "молодой", ну, там форму собрать, мячи после тренировки... Идут старшие пива попить, когда можно. Меру знали, по правде сказать. Меня тянут с со­бой. Ну, сижу, грызу воблу, слушаю. Не пред­лагали мне, не насиловали пацана - спасибо им за это на всю жизнь. Дальше сам понял, что и почем. Когда посмотрел, как другие сгорают - таланты, я им не чета, а водка спо­собна с любым поступить одинаково.

- Режим - в общем-то, не единствен­ное объяснение твоего уникального возрождения в казахстанском футболе. В 37 ты стал внезапно для многих не только играющим тренером "Кайрата", но и лучшим игроком - клуба, сборной страны.

- Я не раз "умирал" в настоящем футбо­ле. Первый раз спас отец. Он хотел, чтобы я танцевал, у меня получалось, конституция тела какая-то, соответствующая...

- Оно, Ваха, сразу заметно. Кто еще у нас может вальсировать - через поле с мячом, который отнять невозможно...

- Спасибо. Ну вот. А тут я забузил без всякого алкоголя, по-юношески, так со­шлось. А уже во Львов ездил на "Кожаный мяч", уж болельщики были свои... Отец уса­дил напротив. Сказал так, как мог только он сказать: получается, в радость тебе футбол, игра нравится людям. Так играй, не дури! Вот, играл, а теперь - тренирую.

- Это - первая "смерть", и реанима­ция - первая. А еще?

- Сезон играл в "Ханки", в узбекском Ур­генче. Постоянно в основе. Вот где болель­щики! С коровами на стадион приходили. Век там можно играть и жить, как король. Спасибо Сергею Доценко, он, знаменитый киевлянин, "Ханки" тогда тренировал. И он дал понять: хочешь быть настоящим масте­ром - рвись в высшую лигу, а здесь скоро кончишься как классный игрок. Ну, потом... Потом просто Блохин меня вырубил, ногу сломал в Новогорске на сборах, где я кан­дидатом на первенство мира считался.

- Как это было, Вахид? Тогда только глухие слушки ходили об этом. Блохина напрямую никто упрекать в твоей трав­ме не стал...

- Как было - так было. Меня вызвали на этот сбор, абсолютно внезапно. И я обалдел, обалдел тренер наш - Остроушко. В хорошей форме, правда, был тогда. Играем первую - контрольную - меж кандидатами, состав на состав. Я забиваю, и в ответ Бессонов -1:1. А уж Сулаквелидзе так в меня коленом въехал, даже Малофеев закричал ему от тренерской скамейки: "Осторожнее, Тенгиз!"

- Конкуренция, Ваха?

- Ну. Они ж зубры, а я кто такой, где там Алма-Ата? Мне, вообще-то, не следовало выходить на вторую контрольку - неважно себя после удара Сулаквелидзе чувствовал. Но просто постеснялся. Вот, скажут, гол за­бил и - сачковать... Вышел. И с первых ми­нут - Блохин двух пробросил, по краю идет, где я зону страхую. Я его просчитал и в под­кате мяч вынул, чистехонько. А он въехал в меня, в ногу, есть термин футбольный "на­жал педаль". Так он и сделал со мной. Голеностоп мой прямо выпал на траву. Смотреть боялись. И перелом еще. Меня, конечно, к Склифосовскому - гипс, вправили сустав. Потом узнал - Блохин сказал судье: "Но я же не нарочно!" И тут же сразу про меня забыл. Как выкарабкивался - знали только мать с отцом.

- Ведя матч за матчем команду, ты думал - хоть до, а хоть после удара Бло­хи, - что футбольное счастье твое может кончиться в одну секунду?

- Конечно. Я закончил КазГИФК, и дип­лом мой не куплен. Я себя в самых разных командах перепробовал и уж давно – не только игроком, хотя из "Динамо" Москвы меня возвращали домой, нажав на отца через об­ком партии. Согласился в Германии год отыграть - специально, смотрел, как вооб­ще у них это хозяйство поставлено, как вну­три у них организован футбол. Оставляли еще поиграть - отказался, ведь взял уже все, что хотел.

 Может быть. Стиль игры, я согласен, вполне может стать стилем жизни... Зачем мне к кому-нибудь липнуть? Навязываться на какую-то похвалу? Я себе цену знаю. Лю­бой футболист, как любой человек, ценен неординарностью, собственным выражени­ем. Мой самый первый тренер Рекашов, мои друзья по ДЮСШ - Талгаев, Мироненко, два Байшаковых, Антон Шох и брат его Саша... Любил их и люблю. Но быть самим собой предпочитаю. В футболе были лично­сти, ты помнишь: Гуцаев, Буряк, Кипиани, покойный Миша Ан из "Пахтакора", что по­гиб... Киевляне когда-то в дубль набирали парнишек точь-в-точь, как в основе, и внеш­не похожих, ей-богу. Вот в основе Бессонов Володя, а в дубле - ну точная его копия под­растает, аж по коже мороз... Не по мне это. И в "Елимае", и в "Кайрате", и в "Востоке", и сегодня в Атырау - всюду, где тренирую, ищу на других не похожих ребят.

-Но, Ваха, где ж взять? Сколько будут нас полоскать еще на футбольных полях - то в Азии, а нынче и в Европе?

-У нас нет амбиций. Вот тренер Газзаев. Ему надо быть только первым - всегда и во всем. У нас нет уважения к самим себе. Ты видел, как в Дохе на перерыве сборная Ка­тара переоделась в сухие майки? Это вовсе не мелочь. У нас думают, что больной лев всегда лучше здорового зайца. А это не так. У нас пока только складывается современ­ное отношение к большому футболу.

- Но ты веришь, что перемены воз­можны?

- Конечно. Иначе бы я не вернулся до­мой, а тянул бы в Германии, пока платят. Иначе не взялся бы тренировать. Иначе во­обще бы другим делом занялся.

- Предлагали? Ведь имя Вахида Масудова легко мо­жет стать замечательной "торговой маркой" любой фирмы.

-Предлагали и уговарива­ли: "Мы ведь тоже не понимали в бизнесе ни черта, научились же, и ты быстро научишься".

- И что?

- Ничего. Просто знаю, что должен остаться в футболе на всю свою жизнь.

...Мы плюхнулись на род­ную бетонку. Еще час в уби­вающей малый остаток сил духоте ждали наряд погра­ничников. "Челноки" бесно­вались, пиная пустые бутыл­ки. Самолет был готов взбунтоваться, как есть. Лишь Ва­хид - этот самый взрывной наш на поле игрок - сидел ти­хо, прикрыв глаза. Лишь в причесочке аккуратненькой еще заметней стала седина. Мудрый, опытный, тонкий, талантливый Ваха... Все еще впереди у него. И он прав, что не тратит впустую дыханья.

Олег КВЯТКОВСКИЙ, 20 февраля 2003 г. газета "Столичная жизнь"